Посвящается моей бабушке Софье Белоградовой

 

 

Ю.Белоградов

 

Гультаг

 

 

Совсем недавно я был не таким старым и ленивым как сейчас. Ходил в горах Памира тропами баранов, проехал сотни километров по дорогам Припамирья, а на хребте Петра Великого замерзал. Ел мороженый хлеб, и от этого потерял передние зубы. По этому поводу шутили, что моя судьба, - женщина неуравновешенная, но всегда последовательная, - дала мне по зубам.

В селениях, на стоянках у пастухов, в кишлаках за дастарханом жители, узнавая, что мы биологи, заводили разговор о большом буром человеке, живущем на границе таяния снегов. Рассказывали, что людей он не боится, но на контакт не идет. Прямоходящий, имеет бурый окрас. Сообщений такого рода было так много, что редакция газеты «Комсомольская правда», почуяв сенсацию, снарядила экспедицию в Варзобское ущелье.

Реки Зидда и Майхура при слиянии дают новую реку Варзоб, в переводе «бешеная вода». Ущелье Варзоб живописно, особенно осенью, от многоцветья листьев, кустарника, деревьев. Осенью преобладают медный, желтый, оранжевый цвета. Сам же Варзоб ревет, прыгая в своем русле, ворочая валуны. Купаться, иначе говоря, плавать в Варзобе негде. Кругом эта бешеная, дико холодная вода. Окунувшись в воду, с визгом вылетаешь на берег. А то, что недавно так достойно находилось в плавках, уменьшается до детских размеров.

Экспедиция из Москвы, побродив по снегу в районе поселков Варзоб, Гумары, нашла какие-то следы огромных размеров и, сделав снимки, уехала. В газете появилась статья – отчет о явном присутствии в этих местах снежного человека. Хотелось поговорить о статье, но не буду. Давно сказано: не суди, да не судим будешь. А так лягнуть хочется! Лучше я расскажу о горных лыжах и снежном человеке.

В Варзобском ущелье, поднявшись до поселка Гумары, можно видеть дорогу в Ходжа Обигарм. В переводе «горячая вода Ходжи». На основе целебной воды с 1934 года работает курорт. А еще раньше место считалось священным. Летом здесь солнечно и тепло, зимой на плато Ходжа Обигарм полно лыжников. Плато никакого отношения к работе курорта не имеет. Существует «диким способом». Оно находится ниже корпусов курортного места, и лежит между двух скал. Туда мы притащили строительный вагончик, сделали на основе двигателя от мотоцикла «Урал» подъемник. Там я научился кататься на лыжах.

Дороги Памира так выматывают, а солнце так обжаривает со всех сторон, что хочется отдыха. В очередной раз через поселок Джиргиталь мы начали подъем на хребет Петра Великого, но судьба моя, женщина достойная любви, отменила для меня этот подъем. По рации я получил известие об отпуске. Сбросив свою работу на плечи моих друзей-сослуживцев, я спустился в долину. В долине отогрелся, обходя все точки продажи вина. Места эти иногда звучат на восточный лад: Чинар, Якочинар, Нигмат Карабаев, Мостопоезд и далее со всеми остановками. Название места «Якочинар» переводится как «один чинар» или «одинокий чинар». Там есть большой, старый чинар, но он ли дал название этому месту, никто не знает. Городские постройки, улицы, дороги при строительстве плавно обошли Якочинар. Здесь, как и пятьдесят лет назад жизнь идет в старом русле. На маленьком кусочке земли разместился кинотеатр, бильярдная, две столовые, пекарня, четыре магазина, пивнушка. Но всё это не стоило бы внимания, если бы не местная публика. «Бомжовый» колорит с примесью театральной интеллигентности – свойство местных нравов. Дамы Якочинара «кучкуются» у пивнушки. Это «синеглазки», прозванные так по причине не проходящих синяков под глазами. Утром глядишь: глаза у нее в норме, а к вечеру уже синеглазка. Когда люди успевают так стремительно пасть? К закрытию пивнушки они громко обсуждают прожитый день примерно в таком ключе:

- Я ему сказала, а он, падла, даже не глядит!

Мужская часть публики стоит на ногах, конечно, покрепче, ведет разговор о своем блистательном прошлом, заслугах, загубленных талантах. Не говорят только о будущем, понимая, что будущего не будет. Жаль, конечно, мужиков.

В кафе «Чинар» публика рабочая. Она стекается после работы, чтобы хватануть пару стаканов вина и дальше идти домой. На площади «Смеха и слез» с одной стороны суд, с другой – цирк. Отсюда меткое народное название площади. Здесь же находятся здания двух КБ. Одно по строительству, второе – местной промышленности. После работы трудовой народ с площади «Смеха и слез» течет в кафе «Чинар». Там бывает тесно, но днем хорошо. Хорошо сидеть у арыка, пить портвейн в прохладе виноградника, хорошо, что в «Чинаре» не бывает в лежку пьяных. Правда, отдельные лица уходят на автопилоте, но уходят сами.

После недельного отдыха в «Чинаре» захотелось назад, на плато. Наша группа по выходным дням ездит кататься на лыжах. Вот и я решил поехать вместе со всеми, чтобы остаться там в одиночестве. Отдохнуть на легком морозе в солнечную погоду.

Смех, галдёж выходного дня закончились, пустынное плато манило испробовать лыжи без помех. Перед заходом солнца мои лыжи скользили, выписывая виражи. На трасе никто не мешал, скорость была приличная. Скользя по снегу, кажется, расправь только руки-крылья, и взлетишь высоко-высоко. Как правило, самая красивая мечта рвется реальностью. Моя правая лыжа цепляется за успевшую вмерзнуть в снег веревку, и, не расправляя рук-крыльев, лечу не очень высоко, но очень далеко. Удар правым бедром, голова перестает думать, всё идет кругом.

Очнулся утром, без лыж, закопанным в снег рядом с нашим вагончиком. По порядку вспоминаю всё, как было, но ничего не стыкуется. Если я один на плато, кто притащил меня к вагончику и закопал в снег? Спас тем самым от банальной смерти на ночном морозе. Мою судьбу, женщину, конечно, удачливую, как-то вспоминать не хотелось. Решил выползать из снегового спального мешка. Боль в бедре заставила делать всё с большой осторожностью. Обидно! Теперь долго не смогу кататься на лыжах и нормально ходить. Надо лечить ногу, надо ползти к вагончику за лекарством. Помощи не будет целую неделю, все уехали. Ползу. Дверь в вагончик открыта. Мой рюкзак валяется у двери. Что дверь раскрыта понятно. Мы ее вообще никогда не запирали. На такой высоте воровства не бывает. Но рюкзак? Это вопрос. Вот лекарство, консервы, а примус в вагончике. Так что мой завтрак оказывается холодным.

Вам приходилось когда-нибудь чувствовать затылком, что на вас смотрят? Это чувство тогда появилось и у меня. Гоню эту мысль. Ну, кто, кроме меня дурака, будет кататься в будние дни? Однако чувство не проходит. Поворачиваю голову, смотрю…. О, Господи! На камне, камень был у нас столом…. Так вот, на этом камне сидело мохнатое чудище в позе роденовского мыслителя. Всё! Точно заболел, а это галлюцинация. Принимаю лекарство и думаю: ну, болит нога. Возможно, температура. Но не настолько же я одурел от боли. Взглянув еще раз на роденовского мыслителя, я засмеялся, поняв, что это пошутили наши перед отъездом, соорудив мне куклу на столе. Обругав себя недогадливым идиотом, начал, смеясь, кидать снег в мыслителя.

- Это же муляж, это же му…ля…ж!

Смех сам собой кончился, потому что это лохматое произведение Родена, этот муляж оскалил зубы и произнес

- Гы!!

Вот это я попал. Тело сначала сковал страх. Потом отпустило. А руки сами собой хлопали по разбросанным вещам из рюкзака, ища мой памирский нож. Руки искали нож, а в сознании мелькнуло

- Почему же это живое существо не напало раньше и не нападает на меня сейчас?

На этот вопрос был ядовитый ответ:

- Хреновый ты биолог, ты же не предмет охоты. Долбили, долбили твои преподаватели, а ты забыл, что к вещам, которые нельзя сожрать, всё живое относится нейтрально.

От всего этого бросило в жар. На лбу появилась испарина. Вот так всегда и бывает. Забываешь, что ты исследователь. Изучал же недавно снеговую плесень на границе таяния снегов для чьей-то докторской диссертации. А тут такое! Всё внутри пришло в движение, всё заговорило: порядок работы, осмотр, контекст, сбор доказательств. Ну что же? Смотрю на лохматое чудо. Оно смотрит на меня. Шерсть бурая, но не медведь. Скошенный лоб, но не обезьяна. Пятипалые руки и ноги. Вижу женский признак: в меру отвислые молочные железы. Ищу второй женский признак, но чудище сидит не так, как хотелось бы, да и эта бурая шерсть…. Животное надо прикормить, - так учили на биофаке. Делаю завтрак для этой бурой дамы. Открываю консервы и вытряхиваю на бумагу. В банке давать боюсь, – поранит себя об острые края банки. Отбросив подальше бумагу с консервами, я начал демонстративно выскребать консервную банку и есть. Она спрыгнула со стола на четырех ногах. Прыжками подбежала к еде, развернула бумагу и всё съела. Я сразу открыл еще банку, потом еще и еще. Так приближал эту леди всё ближе и ближе к себе. Получил идеальный результат. Она сидела передо мной, я же мог с ней разговаривать. Она меня не понимала, но это и не требовалось. Я ей сказал:

- Пора достойной леди дать имя. Имя тебе будет Гультаг, что означает цветок гор.

Я показал при этом пальцем в ее сторону. Потом для знакомства ткнул пальцем себе в грудь, называя свое имя. Повторено это было много раз, но она, поняв, что еды больше не будет, встала на две ноги как человек. Ушла и села на каменный стол, мало интересуясь моей личностью. Гультаг зевала, очесывалась, царапала себя за ухом. Вообще вела себя как леди. Встала потом на две ноги, долго смотрела в сторону санатория. Она что-то видела, я же ничего не видел. Спрыгнула со стола и на четырех лапах так быстро поднялась на скалу по осыпи, что этому позавидовал бы снежный барс. Теперь то я хорошо понимаю, что передо мною был снежный человек – загадка гор.

День начался. Гультаг ушла. Я валяюсь у вагончика. Нога болит, могу только ползать. Безлюдье, мне плохо. Помощи не будет. Думаю, что делать дальше. Помощь появилась в виде моей знакомой из санатория. Зойка есть Зойка. Каким-то чутьем она могла угадать, что мне плохо. Однажды даже из запоя меня выводила. Чудная, однако. Она прилетела на лыжах, обдав снежной пылью.

- Я так и знала, что это ты тут лежишь, мне из корпуса видно оранжевое пятно на снегу.

 - Зоя, нога болит, разбил на трассе, - жаловался я.

 - Ну, так что же? Снимай штаны, смотреть будем, - парировала она.

- Зоя, а чего смотреть-то будешь? Ты же всё видела. Или забыла?

- Забыла, не забыла, а щупать тебя надо. Может оказаться перелом.

Диагноз – перелома нет. Завтра буду ходить с костылем. Ну и ладушки. На следующий день утром за стенкой вагончика произошла какая-то возня, похожая на шум каменной осыпи. Я уже с костылем из лыжной палки, не с лицом, а с мордой, на которой как будто развернулся трактор С-100, после вчерашней выпивки с Зойкой и неизвестным фискалом, вывалился из вагончика. Гультаг уже была на столе. Она как кошка предпочитала сидеть на высоте. Открывать консервные банки и кормить Гультаг – это такое удовольствие…. Иногда думалось, что она ручная. Но зверь есть зверь под названием «снежный человек». Он может одним движением убить, не заметив этого. Хорошо, что Зойке я ничего не сказал о Гультаг. Она всю неделю приезжала лечить мою ногу и привозила горячий обед в судках. Гультаг всю неделю приходила на завтрак, стоило только покричать

- Гультаг! Гультаг!

Меня не покидало звенящее чувство, всё внутри пело, потому что я единственный на Памире вступил в контакт со снежным человеком, исследовал его, смог дотронуться до его шерсти.

Пришло время выходных. Шумных, галдёжных, веселых, исключительно спортивных по содержанию. Не пили водки, не курили анашу, не крутили любовь. В горах всегда воздух чище. В нашей группе появились двое новичков. Говорят, что они прикомандированные аспиранты-биологи. У них есть профессиональный фотоаппарат. Мне захотелось, чтобы мы вместе увидели чудо Гультаг, сделали снимки хорошей камерой.

- Ну что, ребята, хотите защищать докторские диссертации, - начал я.

- Кто же не хочет, - был ответ.

- Тогда вы должны остаться со мной в вагончике ночевать. А утром держать свой фотоаппарат наготове.

В понедельник утром, когда все уехали, было тихо. Как обычно, я позвал Гультаг на завтрак. Эти двое аспирантов замерли в вагончике у открытой двери. Отсюда должна вестись съемка. Гультаг появилась на скале, на фоне круга восходящего солнца. Как всегда пошла каменная осыпь и ударила в стенку вагончика. Биологи-исследователи выскочили из укрытия, начали фотографировать, орать, размахивать руками. Такого рыка я не слышал даже от снежного барса. Гультаг подняла огромный камень и низвергнула его в аспирантов. Камень до них не долетел, ударился в основание скалы, и, медленно ворочаясь, показывая солнцу все свои грани, рухнул. Дело сгубила невыдержанность. Съемку вели против солнца, торопливо, без светофильтра. Результат? Грязные снимки, от Гультаг только контур. Зато много солнца. Скала тоже хороша. Двое балбесов выдернули из моих рук докторскую диссертацию.

Судьба моя, женщина ко мне благоволившая, сделала поступок, за который надо благодарить до конца дней. Гультаг закопала меня в снег и тем спасла мне жизнь. История с ней на этом не закончилась. Я видел её еще раз, когда решил посмотреть на одну достопримечательность тех мест: горящие уже более ста лет угли. Селение Рават последнее на реке Ягноб. Запасы каменного угля там оцениваются на два миллиарда тонн. Пласты выходят прямо на поверхность. И там же встречается редкое природное явление – горение угля под землей. Раскаленные газы вырываются из земли с шумом, но без дыма и пламени. Газы пропитаны серой и прочей дрянью. Гультаг стояла у струи горячего газа и дышала им. Я узнал её. Тихо, боясь спугнуть, сказал:

- Гультаг.

Она обернулась, долго смотрела на меня. Я же, не переставая, бормотал

- Гультаг, это я. Гультаг, узнаёшь?…

Глаза её слезились. Нет, она не плакала. Она болела. Посмотрев на меня так, она повернулась, и ушла. Врач древности Гален говорил, что серный дым спасает легкие от воспаления. Гультаг лечилась горячими серными газами. Удалось ли ей вылечиться, - это вопрос, на который не будет ответа.

Судьба моя, женщина противоречивая, дала мне одному из многих тысяч людей видеть, изучать, вступить в контакт с этим чудом нашей Земли, с Гультаг. Зачем моя судьба сделала это, я не знаю, и не узнаю никогда.

 

Hosted by uCoz